Глава XIII

XIV
От чрезвычайных мер - к насильственной коллективизации

Сразу же после XVI конференции обнаружилось, что все предыдущие меры, принятые под давлением бухаринской группы (повышение закупочных цен на хлеб, увеличение товарной массы, направляемой в деревню, сокращение экспорта хлеба и т. д.), не позволяют провести очередную хлебозаготовительную кампанию "мирным путём". Началось ещё более активное возвращение к чрезвычайным мерам. Если в первом туре чрезвычайных мер число осуждённых по 107 статье в целом по стране составляло менее 10 тысяч человек, то при проведении заготовок из урожая 1928 года только на Украине было отдано под суд 33 тыс., в Среднем Поволжье - 17 тыс. человек.

Одновременно были приняты меры, направленные на "правовое обеспечение" всех форм "нажима на кулака". Поскольку до этого времени признаки, по которым хозяйства относились к кулацким, были достаточно произвольными, в мае 1929 года было принято постановление СНК СССР, специально посвящённое определению этих признаков. К кулацким были отнесены те хозяйства, которые обладали хотя бы одним из следующих признаков: систематическое применение наёмного труда; владение мельницей, маслобойней или иным предприятием, либо сложной машиной с механическим двигателем; систематическая сдача в наём сложных сельскохозяйственных машин или помещений; занятие торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или извлечение других нетрудовых доходов. В июне 1930 года специальным постановлением ЦИК и СНК к этим признакам было добавлено наличие промышленного предприятия, сдаваемого в аренду, и аренда земли на кабальных для сдатчика усилиях.

К одному из этих признаков можно было отнести каждый зажиточный крестьянский двор, втянутый в торговый оборот. Однако постановления СНК открывали возможность ещё более расширительного толкования понятия "кулацкое хозяйство", поскольку они предоставляли республиканским совнаркомам, краевым и областным исполкомам право вводить дополнительные признаки отнесения крестьянских хозяйств к кулацким. Хозяйствам, признанным кулацкими, устанавливались повышенные твёрдые задания по сдаче хлебных излишков. Сельсоветы получили право отдавать "твёрдозаданцев", не выполнивших эти задания, под суд.

Усиление налогового пресса на кулацкие хозяйства (в 1928 году они заплатили по индивидуальному налогообложению 10,8 % всей суммы сельхозналога, а в 1929 году - уже 28 %) было дополнено запрещением принимать их в колхозы, выдавать им кредиты и снабжать орудиями производства, принудительным выкупом у них тракторов и других сельскохозяйственных машин и т. д. Все эти меры вызывали свертывание производства в зажиточных хозяйствах, распродажу ими скота и инвентаря. Многие зажиточные крестьянские семьи из-за боязни репрессий переселялись в города, уезжали на промышленные стройки.

По данным ЦСУ, доля кулацких хозяйств в РСФСР сократилась с 3,9 % в 1927 году до 2,2 % в 1929 году, на Украине - соответственно с 3,8 до 1,4 %. По более точным подсчётам современных историков, суммарный удельный вес этих хозяйств составил к осени 1929 года 2,5 - 3 % в общем числе крестьянских хозяйств страны, а численность - 500-600 тысяч. Вместе с тем за 1928-29 годы доля кулацких хозяйств в общем объёме посевных площадей сократилась всего на 6 %, в валовом производстве зерна - на 4,4 %.

Сокращение числа кулацких хозяйств привело к уменьшению производства товарного зерна, которое не компенсировалось колхозным производством, поскольку число колхозов оставалось сравнительно небольшим. Несмотря на рост государственной помощи колхозам в форме кредитования, налоговых льгот, снабжения сельскохозяйственными машинами и орудиями, передачи лучших земель, число колхозов увеличилось с 14,8 тыс. в июне 1927 года до 57 тыс. в июне 1929 года, а удельный вес объединяемых ими крестьянских хозяйств - соответственно с 0,8 до 3,7 %.

Поэтому репрессивные меры, применяемые для выкачки хлеба (обыски, аресты, конфискация хлебных запасов, скота, строений, другого имущества), всё чаще обрушивались на середняцкую часть деревни. Только в трёх округах Казахстана в 1928-30 годах в ходе хлебозаготовительных компаний свыше 34 тыс. чел. были осуждены и более 22 тыс. чел. подвергнуты административной ответственности. При этом, даже по официальным данным, среди крестьян, подвергнутых судебным и административным репрессиям, кулаки составляли немногим более половины.

В результате систематического применения чрезвычайных мер перекачка средств из деревни в город стала осуществляться в крайне значительных масштабах. Троцкий отмечал, что в 1929 году, когда сельское хозяйство составляло источник существования трёх четвертей населения страны, крестьяне получили всего одну восьмую часть национального дохода[1].

Сопутствовавшие чрезвычайным мерам многочисленные нарушения законности, закрытие базаров, восстановление заградительных отрядов и т. д. вызывали растущее сопротивление крестьян, вплоть до организации вооружённых выступлений.

Об остроте, которую приняло это сопротивление на Дону, свидетельствует письмо Шолохова члену партии с 1903 года Е. Г. Левицкой[2*]. В этом письме, написанном 18 июля 1929 года, приводя многочисленные примеры насилия при хлебозаготовках, Шолохов писал: "Когда читаешь в газетах короткие и розовые сообщения о том, что беднота и середнячество нажимают на кулака и тот хлеб везет - невольно приходит на ум не очень лестное сопоставление! Некогда, в годы гражданской войны, белые газеты столь же радостно вещали о "победах" на всех фронтах, о тесном союзе с "освобождённым казачеством" ... А Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самоваров и полостей, продают в Хопёрском округе у самого истого середняка, зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное, на будущий год посевной клин катастрофически уменьшится". Шолохов вспоминал, что во время гражданской войны, участвуя в продразвёрсточных кампаниях, он "шибко комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти, а вот этаких "делов" даже тогда не слышал, чтобы делали". В подтверждение этих слов писатель рассказывал о встрече с казаком, ушедшим в гражданскую войну добровольцем в Красную Армию и прослужившим в ней 6 лет: "У него продали всё, вплоть до семенного зерна и курей. Забрали тягло, одежду, самовар, оставили только стены дома. Он приезжал ко мне ещё с двумя красноармейцами. В телеграмме Калинину они прямо сказали: "Нас разорили хуже, чем нас разоряли в 1919 году белые". И в разговоре со мною горько улыбался. "Те, - говорит, - хоть брали только хлеб да лошадей, а своя родимая власть забрала до нитки".

Такие методы "хлебозаготовок" привели к появлению антисоветских банд, в том числе конных, численностью в несколько десятков сабель. "Вновь возвращается 1921 г., и если дело будет идти таким ходом и дальше, то к осени край будет наводнён этими мелкими летучими отрядами. Горючего материала много. Об этом свидетельствует и наш авторитетный орган, высылавший отряд по борьбе с бандитизмом, что же это такое, братцы? Дожили до ручки? В 29-м году - и банда. Ужасно нелепо и дико". В следующем письме Левицкой (от 31 июля) Шолохов сообщал о том, что "ГПУ выдергивает казаков и ссылает пачками. Милостью её (ГПУ) тишина и благодать"[3].

В 1929 году было зарегистрировано около 1300 крестьянских мятежей. Страна стояла перед угрозой новой гражданской войны.

В этих условиях среди "правых" возникло течение "активистов", требовавших от своих лидеров перейти от "пустых деклараций к более действенным формам борьбы" для спасения революции и страны. По свидетельству А. Авторханова, "активисты" предлагали для свержения сталинского руководства использовать метод, предусмотренный уставом партии: обратиться в ЦК с требованием о проведении партийного референдума или созыва экстренного съезда партии для всестороннего обсуждения её политики[4]. Эта идея, однако, была отвернута лидерами "правых", по-прежнему не принимавшими никаких мер для консолидации своих единомышленников и даже для распространения своих программных документов, объявленных апрельским пленумом "секретными".

"Тройка" молчаливо сносила все новые удары со стороны Сталина, успешно добивавшегося всё большей её покорности и деморализации. Узнав о том, что в сентябре 1929 года Рыков выступил на Московском областном съезде Советов с речью, в которой отсутствовало ритуальное осуждение "правого уклона", Сталин направил Молотову, Ворошилову и Орджоникидзе письмо, в котором потребовал "поставить впредь Рыкова перед альтернативой: либо отмежеваться открыто и честно от правых и примиренцев, либо лишиться права выступать от имени ЦК и СНК"[5]. Спустя несколько дней Политбюро приняло соответствующее решение с осуждением Рыкова.

Ещё более серьезные меры были приняты по отношению к Бухарину, который решением X пленума Исполкома Коминтерна (июль 1929 г.) был выведен из состава Президиума ИККИ. В резолюции пленума "О т. Бухарине" указывалось, что "ещё до VI конгресса Коммунистического Интернационала у т. Бухарина наметились расхождения с генеральной политической линией ВКП(б), оформившиеся в процессе борьбы Бухарина и его единомышленников против политики партии в особую оппортунистическую платформу, по существу в платформу правого уклона"[6].

В последующие месяцы Бухарин, формально оставаясь в составе Политбюро, фактически не принимал участия в его работе. Во всяком случае, в протоколах заседаний Политбюро за второе полугодие 1929 года его фамилия не встречается.

Одновременно с целью дальнейшей политической компрометации Бухарина и его учеников были предприняты провокации. На специальное подразделение ОГПУ, занимавшееся слежкой за меньшевиками и "троцкистами", в 1928 году было возложено также проведение агентурной работы среди "правых" (программа под кодовым названием "Противники"). Один из секретных агентов собрал на своей даче учеников Бухарина для обсуждения положения в партии и стране. Эти и другие беседы с участием нескольких человек "оформлялись" чекистами как "фракционные конференции". Самого Бухарина посетил некий комсомолец Платонов, спровоцировавший его на политический разговор, запись о котором была передана Сталину и разослана последним членам Политбюро. С помощью подобных агентурных сообщений, а также фабрикуемых ГПУ документов о сочувствии "правым" со стороны "вредителей" из среды научной и технической интеллигенции Сталин оказывал давление на колеблющихся членов Политбюро, например, на Орджоникидзе.

Особенно последовательно Сталин проводил кампанию по изгнанию своих противников из партийных научно-исследовательских и учебных учреждений, где были сконцентрированы лучшие интеллектуальные силы партии. Неудивительно, что большинство из них было настроено в "троцкистском" или "правом" духе. Убедившись в том, что их взгляды на новую экономическую политику Сталина и на внутрипартийный режим совпадают, они перешли к установлению контактов между собой. По свидетельству А. Авторханова, такие контакты завязались в Институте красной профессуры между троцкистской группой во главе с философом Каревым и группой "правых", возглавляемой членом ЦКК Стэном. "Таким образом, то, что не удалось Бухарину сверху, в беседе с Каменевым, легко удалось лидерам местных групп снизу"[7]. Однако деятельность таких групп не получила широкого развития, поскольку сталинцы, осведомляемые многочисленными провокаторами об оппозиционных настроениях в ИКП, Комакадемии и других научных и учебных партийных центрах, проводили там непрерывные чистки. Около 10 % лиц, окончивших ИКП в 1927/28 учебном году, были исключены из партии за "активную троцкистскую деятельность". Вслед за этим расправа была перенесена на "красных профессоров", поддерживавших Бухарина. В январе 1929 года было принято специальное решение ЦК о внутрипартийной борьбе в ИКП, после чего из этого института были отчислены лица, входившие в "бухаринскую школу" или примыкавшие к ней.

Летом 1929 года с ещё большей силой была запущена мощная пропагандистская машина, выбрасывавшая сотни книг и брошюр, тысячи статей, направленных против "правого уклона". В ходе этой политико-идеологической кампании в центральной печати впервые появилась фамилия Ежова, который в соавторстве с Мехлисом и Поспеловым опубликовал статью "Правый уклон в практической работе и партийное болото"[8].

Впервые на страницах "Правды" Бухарин был подвергнут критике 21 августа 1929 года, после чего вся партийная печать стала называть его "лидером и вдохновителем правых уклонистов". Попытки учеников Бухарина ослабить удары по нему клеймились как "фракционные вылазки". Так было квалифицировано, в частности, выступление А. Слепкова (переведённого к тому времени на работу в Самарский сельскохозяйственный институт), в котором говорилось о его несогласии с организационными мерами по отношению к Бухарину и с политической мотивировкой этих мер, о том, что "ЦК отбрасывает лучших людей, руководство мельчает"[9]. После этого выступления Слепков получил большинство голосов на партийном собрании, вслед за чем была поднята шумная кампания в центральной печати, в результате которой Бухарин заявил своим ученикам, чтобы они перестали выступать в его защиту и "согласились называть меня как угодно"[10].

В 1929 году многие ученики Бухарина подверглись партийным взысканиям, были смещены со своих постов и переведены на работу на периферию. Часть из них выступила в партийной печати с отречением от своих взглядов.

Все эти мероприятия служили идеологической подготовкой к ноябрьскому пленуму ЦК, который стал партийным форумом, завершившим политический разгром бухаринской группы. Заключительный аккорд в подготовку пленума внесла статья Сталина "Год великого перелома", где говорилось, что "утверждения правых оппортунистов (группа Бухарина)" "рухнули и рассеялись в прах, как старый буржуазно-либеральный хлам". В статье были выдвинуты совершенно неожиданные для партии утверждения о том, что осенью 1929 года среди середняков произошёл решительный перелом в отношении к колхозам, что крестьяне якобы пошли в колхозы "целыми селами, волостями, районами", а быстрый темп развития колхозов и совхозов не оставляет сомнений в том, что "наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире"[11]. Между тем, ко времени появления этих хвастливых заверений было коллективизировано лишь 7,6 % крестьянских хозяйств, а колхозы занимали всего 3,6 % посевных площадей страны.

Положения, содержавшиеся в сталинской статье, были закреплены в решениях ноябрьского пленума, где констатировался "гигантский", "небывалый" темп коллективизации, превосходящий "самые оптимистические проектировки". В подтверждение этих радужных суждений приводились лишь данные о том, что удельный вес колхозов во всей товарной продукции сельского хозяйства возрос с 1,4 % в 1927/28 году до 4,9 % в 1928/29 году.

О том, что даже среди этих колхозов многие оказывались "бумажными", свидетельствовали некоторые выступления участников пленума. Так, секретарь ЦК Компартии Украины Косиор рассказывал о том, что "у нас были истории, когда организовывали совхозы, а крестьяне под трактор ложились и не давали пахать землю ... У нас было несколько историй, когда переходили в коллектив целые села, а потом они быстро разваливались, и нас выгоняли оттуда с барабанным боем. Мы имели сплошную коллективизацию на территории десятков сел, а потом оказывалось, что всё это дутое, искусственно созданное и население в этом не участвует и ничего не знает"[12].

На пленуме было зачитано письмо инструктора Колхозцентра СССР Баранова о том, какими методами проводилась коллективизация в Хопёрском округе, объявленном первым округом сплошной коллективизации. Баранов писал, что "на местах директивы округа иногда преломляются в лозунг: "Кто не идёт в колхоз, тот враг Советской власти" ... Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: "Всё дадут - идите в колхоз ... " Баранов предупреждал, что созданные таким образом колхозы скоро начнут разваливаться. Однако на это письмо Сталин отреагировал раздражённой репликой: "Что же вы хотите, всё предварительно организовать?"[13].

Под влиянием подобных установок руководители некоторых губернских и краевых организаций стали давать обязательства по завершению коллективизации к лету 1931 года. Однако и эти сроки были признаны недостаточными. Молотов выдвинул установку, согласно которой сплошная коллективизация должна быть завершена в основном летом 1930 года на Северном Кавказе, а осенью того же года - и в ряде других регионов. "В теперешних условиях, - заявил он, - заниматься разговорами о пятилетке коллективизации, значит заниматься ненужным делом. Для основных сельскохозяйственных районов и областей ... надо думать сейчас не о пятилетке, а о ближайшем годе"[14]. Под влиянием этой авантюристической установки многие руководители местных организаций, вернувшись с пленума, провозгласили лозунг "бешеных темпов коллективизации".

В резолюции пленума "Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства" был провозглашён курс "на решительную борьбу с кулаком, на выкорчевывание корней капитализма в сельском хозяйстве, на быстрейшее объединение индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств в крупные коллективные хозяйства"[15]. Пленум пересмотрел утверждённые всего полгода назад контрольные цифры на 1929/30 год в сторону резкого увеличения темпов коллективизации. За год посевные площади колхозов планировалось увеличить в 3,5 раза, а совхозов - почти в 2 раза. В результате этого предполагалось "получить от обобществлённого сектора из урожая 1930 г. свыше 50 % товарного хлеба внедеревенского оборота (против 43 % товарного хлеба, намечавшегося пятилетним планом для урожая 1933 г.), что ... должно означать изжитие хлебных затруднений и разрешение в основном зерновой проблемы"[16].

Главной задачей Сталина на пленуме было добиться полной капитуляции тех членов ЦК, которые на предыдущем, апрельском пленуме голосовали против резолюции, осуждавшей бухаринскую группу, и тем самым обречь "тройку" на полную изоляцию. Эта задача приобрела особую актуальность после подачи 12  ноября "тройкой" заявления пленуму.

Это заявление показывало, что "тройка", молча воспринимавшая все выпады в свой адрес в период между пленумами, решилась апеллировать к Центральному Комитету с протестом против недопустимых методов борьбы, применявшихся против неё. Авторы заявления не только не признавали приписываемых им "ошибок", но подчеркивали, что ни в коей мере не могут согласиться с характеристикой их взглядов в печати и не считают себя представителями "правого уклона". Они с возмущением писали об использовании в борьбе с ними "недостойных выпадов" и "исключительно гнусных оскорблений". С особым негодованием в заявлении говорилось об "обстреле т. Бухарина на основе цитат 1925 года". Авторы напоминали, что намного более мягкая критика ленинградской оппозицией тех же самых взглядов Бухарина была охарактеризована большинством Политбюро, включая Сталина, как "смехотворные сплетни ... формально против Бухарина, по существу против ЦК".

Напоминая, что Бухарин был "одним из инициаторов поворота на XV съезде нашей партии против кулака", "тройка" заявляла, что она солидаризуется с основными аспектами "генеральной линии", поддерживает намеченные высокие темпы индустриализации и коллективизации (включая новые контрольные цифры, которые предлагалось принять пленуму) и выступает за "беспощадную борьбу с кулачеством".

Основным своим разногласием с большинством Политбюро и ЦК "тройка" считала разногласие по вопросу о чрезвычайных мерах. Она утверждала, что при предлагавшихся ею на апрельском пленуме методах "проведения генеральной линии партии мы могли бы достигнуть желательных результатов менее болезненным путём". Применение чрезвычайных мер, отмечалось в заявлении, обусловило "некоторое недовыполнение плана по сельскому хозяйству" и толкнуло часть середняков "в сторону зверски сопротивлявшегося кулака". "Тройка" выражала уверенность, что рост колхозов и совхозов сделает в будущем году чрезвычайные меры излишними, в силу чего разногласия между нею и большинством Политбюро "снимаются". Не предвидя объявления "сплошной коллективизации" она заявляла, что "вопрос о необходимом подъеме индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств ещё не снят"[17].

Заявление от 12 ноября Н. К. Крупская расценила как громадный шаг "тройки" навстречу позиции большинства ЦК. Однако основная часть выступавших на пленуме, требовавшая от "правых" полной капитуляции, подвергла авторов заявления новым издевательствам. Так, Варейкис заявил, что "жалки, смехотворны потуги слепковых, айхенвальдов и им подобных спасти теоретическое знамя т. Бухарина".

В краткой резолюции пленума "О группе т. Бухарина" (опубликованной, как и все другие "партийные документы" о борьбе с бухаринцами лишь в 1933 году) заявление "тройки" квалифицировалось "как документ фракционный, как фракционный маневр политических банкротов, аналогичный "отступательным" маневрам троцкистов, не раз использовавших свои якобы примирительные заявления, как метод подготовки новых атак на партию". Резолюция указывала, что Бухарин, Рыков и Томский отказываются признать ошибочность своих взглядов, изложенных в платформах от 30 января и 9 февраля и осуждённых апрельским пленумом, "как несовместимые с генеральной линией партии". Робкие утверждения "тройки" об отрицательных последствиях чрезвычайных мер квалифицировались в резолюции как "демагогические обвинения", бросаемые партии, и подготовка "новой атаки на партию и её ЦК". Столь же сдержанное положение о том, что апрельский пленум обвинением "тройки" в правом уклоне поставил её "в неравноправное положение в составе партии и её руководящих органов" расценивалось как недопустимая попытка авторов "противопоставлять себя Политбюро, как равноправная сторона, "свободно" договаривающаяся с партией", как стремление к "легализации фракционной группировки правых уклонистов, лидерами которых они являются".

Исходя из всех этих квалификаций, пленум постановил вывести из состава Политбюро Бухарина, "как застрельщика и руководителя правых уклонистов" и предупредил Рыкова и Томского, а также Угарова (единственного члена ЦК, не отмежевавшегося на пленуме от "тройки"), что в "случае малейшей попытки с их стороны продолжить борьбу против линии и решений ИККИ и ЦК ВКП(б) партия не замедлит применить к ним соответствующие организационные меры"[18]. Против этой резолюции голосовали лишь Бухарин, Томский и Угаров (Рыков в голосовании не участвовал).

На следующий день после завершения пленума в "Правде" были опубликованы заявления членов ЦК, бывших руководителей Московской партийной организации Угланова, Котова, Михайлова и Куликова о разрыве с позицией Бухарина, Рыкова и Томского. Эти заявления, совершенно неожиданные для "тройки", были восприняты ею как "подчеркнуто враждебная демонстрация" по отношению к ней[19]. В заявлении Угланова и Куликова говорилось, что, оказавшись перед выбором: "поддерживать т.т. Бухарина, Рыкова и Томского или идти в ногу со всей партией", они избирают второй путь, тем более, что "истекший хозяйственный год и результаты хлебозаготовок показали, что мы ошибались"[20].

Оказавшись в положении полной изоляции, Бухарин, Рыков и Томский спустя неделю после завершения пленума выступили с заявлением, прямо противоположным по своему духу тому, которое ими было представлено пленуму. В этом заявлении, опубликованном в "Правде", говорилось, что в течение полутора лет у них были разногласия с большинством ЦК по ряду политических и тактических вопросов, которые они излагали в документах и выступлениях на пленумах ЦК. "Мы считаем долгом заявить, - указывалось далее, - что в этом споре оказались правы партия и её ЦК. Наши взгляды, изложенные в известных документах, оказались ошибочными. Признавая эти свои ошибки, мы, со своей стороны, приложим все усилия к тому, чтобы вместе со всей партией повести решительную борьбу против всех уклонов от генеральной линии партии и, прежде всего, против правого уклона и примиренчества с ним"[21]. Одновременно было опубликовано заявление Угарова о том, что он пришёл к убеждению об ошибочности своей поддержки бухаринской "тройки" на двух последних пленумах ЦК.

Этой капитуляцией "правых" был завершён охвативший семь лет процесс ликвидации коллективного руководства в партии, соединения в Политбюро самостоятельно мыслящих людей. Отныне политические дискуссии стали невозможны даже на уровне высшего партийного руководства.

Добившись капитуляции всех оппозиционных элементов в Центральном Комитете, Сталин выступил 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов с речью "К вопросам аграрной политики в СССР", где он сделал несколько важных "дополнений" к решениям ноябрьского пленума. Во-первых, он потребовал "насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде совхозов и колхозов", что прямо толкало партийных руководителей на принуждение крестьян к вступлению в колхозы. Во-вторых, он впервые выдвинул лозунг о переходе "от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества, как класса" и расшифровал этот лозунг термином "раскулачивание", которое на протяжении всех предшествующих лет он объявлял недопустимым. В-третьих, он сделал далеко идущее предупреждение - о том, что когда нэп "перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту"[22]. Таким образом, сталинская речь знаменовала новую резкую переориентацию политики в направлении экономического авантюризма.

Чтобы подвести теоретическую базу под новые лозунги, Сталин резко изменил свои суждения о перспективах развития индивидуального крестьянского хозяйства. В мае 1928 года он утверждал, что при проведении разумных организационных и агротехнологических мероприятий можно за 3-4 года поднять урожайность мелких и средних индивидуальных крестьянских хозяйств на 15-20 % и получить от них дополнительно не менее 100 млн. пудов товарного хлеба[23]. В ноябре того же года он высказывал уверенность в том, что поднять темп развития сельского хозяйства можно, в частности, через "поднятие урожайности и расширение посевных площадей индивидуальных бедняцко-середняцких хозяйств"[24]. В докладе же на конференции аграрников-марксистов он заявлял, что "наше мелкокрестьянское хозяйство не только не осуществляет в своей массе ежегодно расширенного воспроизводства, но, наоборот, оно очень редко имеет возможность осуществлять даже простое воспроизводство"[25]. Это утверждение понадобилось Сталину для объявления "сплошной коллективизации" единственным путём, способным обеспечить рост продукции сельского хозяйства.

Провозглашение Сталиным лозунгов сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса совпало во времени с шумной пропагандистской кампанией по поводу его 50-летия. Ранее подобные юбилейные кампании в партии не проводились. Теперь же все руководители партии выступили со статьями, содержавшими безудержные панегирики Сталину. В этих статьях впервые была изменена привычная партийная лексика: традиционное понятие "вожди партии" было вытеснено прославлением единственного вождя, "стоящего во главе коммунистического движения всего мира". Ради утверждения культа Сталина его соратники прибегли к беспримерной фальсификации истории партии. В приветствии ЦК и ЦКК Сталину говорилось: "Лучший ленинец, старейший член Центрального Комитета и его Политбюро ... из непосредственных учеников и соратников Ленина, ты оказался самым стойким и последовательным до конца ленинцем. Ни разу на протяжении всей своей деятельности ты не отступил от Ленина как в своих теоретических принципиальных позициях, так и во всей практической работе"[26].

Мысль о том, что не было ни единого случая, когда Сталин расходился в своих взглядах с Лениным, настойчиво варьировалась во всех статьях партийных лидеров, появившихся на страницах юбилейного номера "Правды" и затем сведённых в отдельный сборник. Статьи Калинина "Рулевой большевизма", Орджоникидзе "Твёрдокаменный большевик", Кагановича "Сталин и партия", Микояна "Стальной солдат большевистской партии" и многие другие как бы соревновались друг с другом в лести и угодничестве. Но даже в ряду этих статей, где Сталин впервые именовался "дорогим вождем", "гениальным теоретиком" и т. д., особо выделялась беспримерным фальсификаторством статья Ворошилова "Сталин и Красная Армия" (переросшая впоследствии в книгу), которая положила начало версии о Сталине как творце всех побед гражданской войны. По словам Ворошилова, Сталин был "единственным человеком, которого Центральный Комитет бросал с одного фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее страшные для революции места"[27].

Вслед за этими статьями в адрес Сталина посыпались тысячи приветствий от "масс", подготовленных услужливыми местными аппаратчиками. Как подчеркивалось впоследствии в "Рютинской платформе", "у всякого большевика, не потерявшего ещё окончательно стыд и не позабывшего старых партийных традиций, вся эта комедия "коронования" вызывала чувство отвращения и стыда за партию"[28].

Получив такое окружение, на которое можно было положиться в осуществлении самых авантюристических акций, Сталин открыл новую главу в истории партии и страны, официально именовавшуюся "наступлением социализма по всему фронту".

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Троцкий Л. Д. Сталин. т. II. с. 277.<<

[2*] Через одного из секретарей МК партии Левицкая передала Сталину копию этого письма без последнего наиболее резкого абзаца: "Верно говорит Артём (писатель А. Весёлый - В. Р.): "Взять бы их на густые решета ... " Я тоже подписываюсь: надо на густые решета взять всех, вплоть до Калинина; всех, кто лицемерно, по-фарисейски вопит о союзе с середняком и одновременно душит этого середняка" (Знамя, 1987. № 10. с. 181, 183).<<

[3] Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. М., 1989. с. 233-234.<<

[4] Авторханов А. Технология власти. с. 182.<<

[5] Коммунист. 1990. № 11. с. 102.<<

[6] Коммунистический Интернационал в документах. с. 911.<<

[7] Авторханов А. Технология власти. с. 116.<<

[8] Большевик. 1929. № 16.<<

[9] Правда. 1929. 20 октября.<<

[10] Вопросы истории. 1992. № 2-3. с. 31-32.<<

[11] Сталин И. В. Соч. т. 12. с. 130, 132.<<

[12] Документы свидетельствуют. с. 288-289.<<

[13] Там же. с. 264, 289-290.<<

[14] Молотов В. М. О колхозном движении - Большевик. 1929. № 22. с. 12.<<

[15] КПСС в резолюциях и решениях. т. 5. с. 31.<<

[16] Там же. с. 13.<<

[17] Документы свидетельствуют. с. 274-282.<<

[18] КПСС в резолюциях. т. 5. с. 48-49.<<

[19] Вопросы истории. 1992. № 2-3. с. 22.<<

[20] Правда. 1929. 18 ноября.<<

[21] Правда. 1929. 26 ноября.<<

[22] Сталин И. В. Соч. т. 12. с. 149, 169, 171.<<

[23] Сталин И. В. Соч. т. 11. с. 91-92.<<

[24] Там же. с. 262.<<

[25] Сталин И. В. Соч. т. 12. с. 145.<<

[26] Сталин. Сборник статей к пятидесятилетию со дня рождения. М.-Л., 1930. с. 9.<<

[27] Там же. с. 44.<<

[28] Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. с. 33.<<

Глава XV

Хостинг от uCoz